Вот подстрочный перевод этой песни:

Тихо, тихо, ночь звездна, трещит мороз...

Помнишь, как я учил тебя держать оружие в руках?

Девушка в шубке и беретике сжимает в руке наган,

Девушка с бархатным лицом подстерегает вражескую колонну.

Прицелилась и выстрелила из своего крохотного пистолета...

Машину, полную оружия, остановила одной пулей!

На рассвете выползла из леса с гирляндами инея на волосах,

Вдохновлена своей маленькой победой ради нашей новой, свободной жизни!

Там же в гетто Глик написал свое самое известное стихотворение на языке идиш “Зог нит кейнмол” (Никогда не говори”). По некоторым данным, стихотворение было написано в ответ на известия о восстании в Варшавском гетто, которые дошли и до Вильно. Вскоре это стихотворение стало песней - официальным гимном Объединенной партизанской организации Виленского гетто. (О происхождении мелодии этой песни мы поговорим дальше).

Во время ликвидации Виленского гетто в 1943 году Глик пытался прорваться через оцепление карателей, но был схвачен и отправлен в концлагерь Готфилд на территории Эстонии. Летом 1944 во время наступления Красной Армии в Прибалтике около 40 заключенных лагеря (в их числе и Глик) совершили побег и скрылись в лесах; дальнейший след Глика затерялся (в некоторых источниках указано, что он присоединился к партизанскому отряду и погиб в бою с гитлеровцами). Произведения Глика собраны в посмертном издании “Лидер ун поэмес” (“Песни и поэмы”, Нью-Йорк, 1953).
 

Евреи, чудом вырвавшиеся из гетто и попытавшиеся примкнуть к партизанам, оказывались в крайне трудном положении. В коротком посте про историю песни, разумеется, невозможно отразить все сложности и противоречия, связанные с партизанским движением в годы войны. На территории оккупированной Литвы действовали отряды просоветских партизан, находившихся под контролем Центрального штаба партизанского движения в СССР – в целом эти группы партизан здесь не пользовались поддержкой местного населения, так как ассоциировались с чужой и успевшей себя дурно зарекомендовать советской властью; а также отряды польской
Армии Крайовой и других польских подпольных организаций.
Евреи, уходившие в леса, порой вливались в советские, иногда в польские партизанские отряды. Но зачастую их не принимали ни в тех, ни в других – сказывались антисемитские предрассудки, распространенные даже среди борцов с нацизмом, противоречивые приказы партизанского руководства и др. Евреям, как и другим желающим вступить в партизаны, необходимо было добыть собственное оружие. Но для евреев из гетто достать оружие было непросто, это было не только очень рискованно, но и подвергало опасности членов семьи, друзей, соседей и возможно, всю общину. Кроме того, многие евреи, как типично городские жители, были мало приспособлены к жизни в лесах, они не обладали необходимыми навыками для выживания в партизанских отрядах, не умели находить контакт с простыми сельскими жителями, от поддержки которых в основном зависело существование партизан. Охотнее принимали врачей, квалифицированных ремесленников (например, сапожников) и других нужных для партизанских отрядов специалистов; хуже было тем, кто пытался бежать целой семьей, с детьми и стариками. Зачастую евреи, совершившие побег из гетто и добравшиеся со своим оружием до партизанского отряда, вынуждены были той же дорогой вернуться обратно в гетто.

К 1943 году часть еврейских беженцев начала создавать свои собственные отдельные партизанские отряды (в Литве, Белоруссии, Восточной Польше и др.). Для большинства евреев участие в партизанских отрядах было делом во многом личным и национальным. Во-первых, они могли, наконец, активно бороться с нацистами, во-вторых, могли отомстить за убийства родных и товарищей. Сталкиваясь с проявлением антисемитизма и пренебрежением со стороны других партизан, евреи-партизаны стремились проявить себя на поле боя. Многие из них прославились героическим поведением: они устраивали крушения на железных дорогах – взрывали поезда и мосты, принимали участие в рукопашных схватках. Многие евреи получили ордена и медали за доблесть и героизм. Однако никакие награды не могли компенсировать то чувство изоляции, которое испытывали еврейские бойцы. Судьбы таких еврейских отрядов складывались тоже непросто. У местного (в данном случае литовского) населения еврейские партизаны зачастую ассоциировались с ненавистными коммунистами и советской властью (среди еврейских бойцов действительно было много коммунистов, но не все были коммунисты).

Литовская коллаборационистская полиция, пользующаяся поддержкой местного населения, нередко активно соучаствовала в Холокосте. В свою очередь еврейские партизаны – озлобленные и отверженные, потерявшие зачастую всех или почти всех близких, жаждавшие мести – порой жестоко расправлялись с местным сельским (литовским или польским) населением, заподозрив жителей (истинно или мнимо) в коллаборационизме или недостаточной помощи партизанам. Разумеется, я здесь излагаю крайне упрощенную картину.